Игорь Смирнов
Мне довелось родиться в тех местах где война не прошла, она прогремела жутким ураганом, сметающим все живое на своем пути. Достаточно проехать по трассе Москва-Рига, для того, чтобы увидеть вместе с дорожными знаками страшные информационные указатели:
- Здесь погибла 29 армия. 14 000 бойцов стояли до конца...
- Здесь погибли 700 бойцов пулеметного батальона…
- Здесь осталась дивизия…
- Здесь погиб полк...
Война до сих пор напоминает о себе в этих краях, обнаруживая записки, гильзы и ранее неизвестные могилы и возвращая погибших из категории «Пропавший без вести» в списки «Погибших в боях за Родину».
Война для меня – это дед Кирюха, Кирилл Ефимович Ефимов, отец мамы, прошедший две войны – финскую и Великую отечественную. Дед, которого я не мог представить воюющим, дед, который всегда готов был потратить все до последней копейки на сладости для своих многочисленных внуков, оборонял Ленинград, брал Кенигсберг и заканчивал войну в Берлине. Прошел он весь этот путь морским пехотинцем. Там, где и месяц-то прожить считалось за счастье. Был дважды ранен, контужен, до конца жизни носил в своем теле несколько осколков. Получил несколько наград, но почти никогда не надевал их.
Вместе с дедом в его деревню из сорока дворов вернулись еще четверо мужиков. Остальные семьи своих хозяев не дождались.
Повезло братьям деда Петру и Федору, тоже прошедшим всю войну и выжившим в этом горниле.
Своим страшным лицом повернулась война к четвертому брату – Георгию. В самом начале войны его отправили в командировку из Ленинграда в Свердловск – перевозить военный завод, на котором он работал. Когда монтаж оборудования был завершен, оказалось, что вернуться назад уже невозможно – Ленинград, в котором остались жена и двое детей Георгия оказался в блокаде. После снятия окружения он бросился в Ленинград к своей семье. И узнал, что из 871 одного дня блокады его родные прожили 864. За неделю до разрыва кольца кто-то из членов семьи нашел сдохшую кошку. Ее попробовали сварить и съесть, но, видимо, слишком спешили, слишком голодны были. И жена, и дети отравились и умерли. Шли через страшные напасти с надеждой и верой в течение двух с половиной лет и не дождались каких-то 200 часов. Георгий не смог после войны вернуться в Ленинград – слишком велика была боль, не смог завести новую семью, до конца жизни оставаясь вторым отцом для детей своих братьев.
Война для меня – это сестра мамы отца, баба Даша, Клементьева Дарья Павловна, учитель биологии, бесконечно любящая свой предмет и всегда окруженная влюбленными в нее детьми. Во время войны баба Даша, тогда еще 18-летняя девчушка Даша была связной между партизанским отрядом и великолукским подпольем. Какой-то подонок сдал Дашу немцам, ее схватили и начали пытать в городской комендатуре. Это может показаться невероятным, но в одну из ближайших ночей партизаны напали на комендатуру и освободили Дашу и всех, кто был взаперти вместе с ней. Вскоре после этого Великие Луки были освобождены нашей наступающей армией. Даша смогла попасть домой. Родные не узнали ее, настолько истерзано пытками было ее тело.
Баба Даша до конца жизни сохранила какое-то удивительное тепло. Дети сделали большой пристрой к ее даче, потому что любое другое помещение не смогло бы вместить всех ее гостей. Когда ее не стало – дом опустел. Опустел во всех смыслах.
Война – это сосед дед Максим, оказавшийся в окружении летом 1941 и прошедший через несколько немецких концлагерей и советский фильтрационный лагерь. Он очень не любил говорить о войне, старался как можно реже выходить из дома, всегда находясь около включенного радиоприемника.
Война – это дядя Вася-инвалид. Наполовину парализованный после контузии, всегда опирающийся на палку, тяжело и неразборчиво говоривший и мгновенно преображавшийся, когда на нем оказывался надет парадный капитанский мундир с огромным количеством орденов и медалей.
Война – это вытирающие слезы в День Победы пожилые мужчины, которые, по мнению взрослеющего мальчишки, никогда не должны плакать.
Война – это найденный в лесу партизанский схрон с хорошо сохранившимися оружием и патронами.
Война – это понимание того, чем шмайсер отличается от ППШ. По отдаче, не по характеристикам.
Война – это подросток из соседнего класса, разнесенный в клочья противопехотной миной при попытке выкрутить из нее приржавевший взрыватель.
Война, это побелевшее лицо мамы, увидевшей нас, семилетних пацанов, соревнующихся, кто дальше бросит найденную гранату. Без запала, но очень даже настоящую…
Война неожиданно настигла мою семью летом прошлого года.
Мы проводили отпуск с младшими детьми, путешествуя на машине по Европе, и однажды остановились в небольшой лесной гостинице на границе Чехии и Австрии. Наряду с типичными рекламными листками экотроп, источников и парков, мы обнаружили информацию о концлагере Маутхаузен. Оказалось, что он находится всего в 60 км от места нашей ночевки и мы решили поменять маршрут.
Я не подозревал, в каком страшном месте мы окажемся.
Стоящий на холме лагерь, окруженный высокой каменной стеной, производил гнетущее впечатление. Этот лагерь относился к лагерям так называемой третьей категории. В такие лагеря отправлялись политические оппоненты гитлеровского режима. Лагерь выполнял функцию каменоломни, поставляющей брусчатку для австрийских и немецких городов. Через Маутхаузен и его филиалы прошли 350 тыс человек, более 120 тыс из них погибли.
Работы были организованы удивительным способом. Гранитные блоки готовились внизу карьера. Потом заключенные вручную поднимали их по крутой «тропе смерти» и грузили в грузовики, которые неспешно спускались с холма вниз. Из истощенных людей надзиратели организовывали команды «парашютистов». Их выстраивали в колонны друг за другом на краю 50-метрового карьера. Каждый следующий должен был столкнуть вниз находящегося на краю собрата.
Между филиалами Маутхаузена постоянно курсировали машины с выведенными внутрь кузова выхлопными трубами. В машины загружали истощенных, но живых людей. Довозили они уже трупы.
В лагере была организована «научная» работа. Проводились опыты по изучению возможностей человеческого организма при переохлаждении и способов возвращения замерзшего человека к жизни. Выяснилось, что после остывания тела до 28 градусов борьба за жизнь становится бесполезной. В рамках таких опытов был замучен наш герой – ученый и военный генерал Карбышев.
Летом 1944 года в лагере был организован выделенный и огороженный отдельной стеной 20 блок – место, куда свозили советских политработников и офицеров, а также тех, кто пытался сбежать из других концлагерей. Обитателей этого барака, количество которых варьировалось от 400 до 600 (на площади в 300 м кв) не заставляли работать – все они подлежали уничтожению. Кормили обитателей раз в несколько дней весьма своеобразным способом – вываливали остатки еды из кухонных чанов прямо на землю. Этот же барак использовался для подготовки команд СС, которые могли ворваться в любое время и убить любое количество заключенных. Иногда эсэсовцы оставляли в бараке ремни, намекая на возможность сведения счетов с жизнью. Мало кто из заключенных выдерживал в таких условиях больше месяца. Каждый день умирало от 20 до 30 человек. Всего в этом блоке по разным данным погибло от 3500 до 6000 человек.
В феврале 1945 года, понимая, что наши войска уже близки, но дождаться их прихода невозможно, заключенные двадцатого блока решились на побег. Руководство взяли на себя Александр Исупов и Николай Власов, но незадолго до назначенного срока из блока увели и убили 25человек, в том числе Исупова и Власова. Побег был отложен, но не отменен.
В ночь со 2 на 3 февраля смертники напали на сторожевые вышки. Основным их оружием были два огнетушителя, при помощи которых они попытались ослепить пулеметчиков.
На момент побега в бараке находилось 570 человек, из них 70 были неходячими и не могли убежать вместе со всеми. При штурме сторожевых вышек погибло 80 человек, 419 удалось преодолеть забор и босиком, в одних робах, выбраться за пределы лагеря.
В момент, когда стало понятным, что организованная погоня вот-вот настигнет беглецов, группа примерно в сто человек без каких-либо команд остановилась и пошла навстречу преследователям, создавая хоть небольшую, но все же фору для своих товарищей.
Руководители восстания считали, что разбившись на мелкие группы, они смогут спрятаться среди местного населения, понимавшего, что война идет к концу.
А комендант лагеря думал по-другому. «Вы же охотники, - обращался он к местным жителям. Примите участие в самой интересной охоте».
Это охота вошла в историю как «Мюльфиртельская охота на зайцев». Беглецы подходили к домам, просили спрятать их, а жители их убивали. Убитых беглецов свозили на двор местной школы. Для счета использовался примитивный способ – четыре вертикальные палочки, перечеркнутые одной косой означали пять убитых беглецов. Через несколько дней комендант заявил, что счет сошелся.
Но после войны оказалось, что девятерым беглецам удалось выжить. Семеро из них прятались по лесам, двоих - Михаила Рыбчинского и Николая Цемкало приютила крестьянка Мария Лангталер, сыновья которой в это время служили в вермахте. «Мы поможем им, бог спасет наших сыновей», - сказала Мария мужу. Крестьяне прятали беглецов на сеновале, отпугивая собак табаком. Однажды пика преследователей, которыми они проверяли все стога в поисках убежавших прошла в нескольких сантиметрах от беглецов.
5 мая на хутор Марии пришли американские войска. Через пару дней она позволила беглецам выйти из дома. А на утро на воротах дома Марии оказалась большая надпись «Предатели»…
После войны против «охотников» было возбуждено уголовное дело, но последовавшее охлаждение отношений между СССР и США привело к тому, что расследование стало спускаться на тормозах и почти всего его участники были оправданы.
В подвале главного корпуса Маутхаузена установлены стеклянные панели, на которых высечены имена 120 000 погибших. Жуткое зрелище…
На месте 20 блока остался только фундамент. На стене небольшая табличка, сообщающая на немецком, английском и русском, что из этого блока в феврале 1945 года совершили неудачный побег 400 заключенных.
В кассе музея удивились нашему желанию купить цветы и сказали, что ближайший цветочный магазин находится в Линце в 30 км от лагеря.
Мы уезжали из Маутхаузена, говорить совсем не хотелось. И вдруг на поле увидели неспешно скачущего большого серо-коричневого зайца, ярко выделяющегося на свежей зеленой траве...
Будем помнить.
Потому что война – это, прежде всего, память.
